СЛОВАМИ ПОЭТА...

Николай ДАНИЛИН, поэт

Всякое упоминание об Олеге связано у меня с чувством благодарности. Доброта, нежность, неизбывное творческое любопытство, неизменно верное сочетание скромности и достоинства большого настоящего художника – все это он; всему этому всегда можно было и стоило у него поучиться.

Его мудрость, его уроки, его наивность и очарованность миром – все это никуда не исчезает. Каждая встреча с его работами – радость и светлая печаль. В моих стихотворениях – и в старых, и в новых – для меня он жив: и как лирический герой, и как благородный и благодарный свидетель каждого произнесенного слова. Спасибо, Олег! •

Художник должен быть один.

Пусть, одиночеством измучась,

не раз посетует на участь

свою. Но только нелюдим

забудет то, что с кем-то дружен.

Участье близких, как укор,

принять готов, тоске отдушин

не сыщет. Пусть наперекор

судьбе своей, одолевая

безденежье, болезни, страх,

он вдруг свернёт на всех парах

с пути, что выбрал. Пусть. Кривая

его и вывезет авось.

К себе не зная милосердья,

пойдёт он снова с нами врозь

дорогой прежней. Лишь усердье

души порукою ему.

Но то его, а не чужая

дорога. Ни уничижая

себя он, больше никому

не призванный давать отчёта,

не различая гул в ушах

пустой хулы, похвал без счета

восторженных, замедлит шаг,

прислушиваясь к наставленьям

того, кто некогда и сам

весь этот мир своим глазам,

послушный собственным веленьям

явил и после доверял

преображать его немногим

тем избранным, кто не терял

достоинства и оком строгим

мог оценить его труды,

а вид природы первозданной

принять как верный образ, данный

как повод, чтоб из ерунды,

из мусора, вселенской пыли,

из мыслей, ясных только им,

творить все то, что сотворили,

то, без чего уже другим

таким же, как они, наверно,

непросто было бы прожить

теперь. Ужель не дорожить

подобной избранностью?.. Мерно

шагая так, художник взгляд

подымет вверх туда, где мглою

над ним не весь еще объят,

слегка подёрнутый золою,

горит костер. Потом вокруг

оглянется: иного знака

не видно. «Все-таки однако

не одинок», промолвит вдруг.

Не кори меня лесом, прохладной росой,

родниковой водой, тихим звоном ручья.

Воздух полон озоном, прошедшей грозой

новый вымыт асфальт… Есть закон дурачья,

по которому стаи червей дождевых

выползают на свет под колеса машин.

Дай им Бог уцелеть и остаться в живых,

дай и нам дольше них. Но и мы поспешим,

в отрешённом молчании перевернув

календарный листок, оказаться едва

не пропавшими. Словно потери вернув,

вдруг опомниться, вновь обретая слова,

чтобы песня акына про лес, про ручей,

про кипрей-иван-чай и про запах от шпал

зазвучала отчаянней и горячей,

словно сам ты сюда не случайно попал.

Словно сам ты – угрюмый расчетливый финн

или даже мифический дядька Джамбул,

но не продал задорого то, что купил

подешевле, себя самого не обул,

а прошёл босоногий по влажной земле,

по асфальту, парящему после дождя,

сам промокнув до нитки, да навеселе,

ног уставших, пропащей души не щадя.

А потом, если кто-то поверит твоим

фиолетовым мхам, разноцветным лугам,

можжевельникам, верескам – не утаим

те слова, что когда-то учить по слогам

начинали, а после – и произносить

не могли, да и нынче – не стоит пока.

Ни корить я не стану тебя, ни просить,

успокоишься – сами слетят с языка. •

Отгремел над рекою раскатистый гром.

Верно, пусто в сторожке – транзистор умолк.

Отдыхает у пристани старый паром,

и на рубке дощатой – амбарный замок.

Благородный паромщик записку на гвоздь

прицепил у калитки: «Ушёл по делам», –

на прогулку тебя, незадачливый гость,

успокоить души бесконечный бедлам

приглашает. Тропинка ведёт через луг

на пригорок, где лес, где цветёт зверобой

на фундаменте старом и вьются вокруг

беспокойные бабочки пёстрой гурьбой,

а когда-то… Но стоит ли трогать слова? –

У Некрасова это, у Пришвина есть.

Посмотри: на берёзах бушует листва,

возвращая тебе позабытую весть.

Будет дождь. Доставай-ка накидку и прячь

сигареты и спички в нагрудный карман.

После сыщешь в траве затерявшийся мяч

и напишешь хороший занудный роман…

А пока на ступеньку присядь у дверей.

Вот увидишь над речкой цветную дугу –

залюбуешься. Сердце своё отогрей,

чтоб потом не жалеть на другом берегу. •

Это – в розовый выкрасим цвет,

это – белым оставим. На синем

так причудлив его силуэт –

в самый раз на забаву разиням.

То-то радость им – праздновать лень,

разглагольствовать неторопливо,

удивляться: вот – серый тюлень,

вот – косматая львиная грива.

Позабыли досаду и злость

в рассужденьях своих о высоком,

даже то, что нам не удалось,

сами высмотрят пристальным оком.

Tо-то мы так дотошно с тобой

ищем смысл в изощрённой работе;

всё замазать сплошной голубой –

невеликий убыток природе.

Хмуришь брови? – Да, ладно! Добро

предложил бы я – чёрною сажей.

Между прочим, художник Коро

сам не свой был от этих пейзажей…

Я шучу, – продолжай же, дерзай, –

и затеям твоим бесконечным –

рад безмерно. Твой чудный дизайн

побуждает к волненьям сердечным,

навевает мне мысли о том,

как в тобой сотворённом эребе

наконец отдохнём мы. Потом…

Птичий клин тает в сумрачном небе…

ОЛЕГ ПОМЕРАНЦЕВ

акварели

ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД